– Это было хорошее легкое волнение от сделанной работы, облегчения и усталости. Чувствовал немножко, но, с другой стороны, было и приятно. Да и потом, волнение – это самое прекрасное, если его нет, нет ничего.

– Значит, доволен тем, что сделал?

– В целом, да. Чувствую, что получилось что-то новое, более красочное, динамичное. Хочется красок, уже не тянет к мрачным тонам, как в детском восприятии мира.

– Интересно, однако, с этими художниками получается: жизнь серая, бедная, а ему красок ярких хочется...

– (Смеется) Может быть, для того, чтобы разбавить все это, чтобы не так грустно жилось.

– Тем не менее, специалисты уже оценили твои холсты как ностальгию по детству, по веселому необремененному времени.

– В чем-то я с ними согласен. Это, наверное, с возрастом связано. Мне мой сын говорит – ну, когда же я вырасту, так хочется уже быстрее стать взрослым. А я ему отвечаю – Илья, я бы с тобой, если бы это было возможно, хотя бы на один день поменялся и стал маленьким. Но... Теперь я могу вернуться в детство разве что в картинах. Кстати, больше всего хочется пережить из детства состояние наивности, доверчивости. Это уже практически недоступно взрослому человеку. А мне это нравится.

– Валера, а какие ты больше всего любишь тона?

– Сегодня – это малиновый, красный. А десять лет назад мне нравились совершенно другие. Мне кажется, что во мне живут две природы, еще от родителей. Мать – казачка, отец – белорус. Нравится и туман белорусский, и платки яркие, как у цыган.

– Насколько помню, ты родился в Краснодарском крае...

– Да, но как ни странно, по дому практически не скучаю. Как приехал сюда на Гродненщину, так быстро понравилось, и привык: красивый город, прекрасные пейзажи вблизи него.

– А откуда берешь темы для творчества?

– Мне кажется, я постоянно нахожусь в состоянии размышления. Причем, и днем, и ночью. Правда, когда писал цикл картин «Путешествие по Китаю», очень много работал в библиотеках, перевернул массу литературы, так мне хотелось узнать побольше об этой стране. Кстати, многие художники не бывали в других странах, а писали их иногда интереснее тех, кто там живет. Да и Есенин, например, никогда не был в Персии, а создал цикл Персидских стихов. В этом как бы есть своя изюминка. У одного знакомого как-то спросил – ну, как там Венеция (он только что вернулся), а он мне ответил – вода, как вода. А можно никуда не ездить, и видеть страну, чувствовать.

– Как это, уж больно интересно?

– Это, когда ты уже как будто не существуешь здесь, отрываешься и улетаешь... Может быть, ради этого и занимаешься живописью.

– А у тебя есть какая-нибудь любимая страна или, может, город, который бы тебе хотелось нарисовать?

– Есть город – Лиссабон. Мне кажется, что древнее этого города ничего нет, мечтаю написать. Кстати, в моей практике был случай, когда я написал Гданьск, и никогда в нем при этом не был. Один поляк долго удивлялся, с какой точки я смотрел на город, когда рисовал, никак не мог понять. Я ему пояснил, что никогда там не был. Знаешь, он был удивлен моей фантазией – настолько было похоже.

– Виртуальный художник?..

– Мне скучно делать копии, хотя при этом, конечно, развиваешь свое мастерство. Я люблю фантазии, когда улетаешь – тогда день удался.

– Куда ведут эти фантазии?

– Иногда получаются красивые вещи, а иногда – неудачные, приходится их прятать и никому не показывать. Главное, чтобы вспыхнул удачный символ в голове, а потом ты его быстренько – на полотно.

– С евреем на рыбе тоже так получилось?

– Можно сказать, да. Они ведь столько лет в истории кочевали по этой земле, чтобы где-то остановиться. У них такая судьба. Я подсмотрел это в истории. Знаешь, я всегда остановлюсь возле человека, который играет на улице, зимой, в холод. Как эти бродячие румыны на моей картине. У меня к ним такое уважение, они настоящие артисты, а вот судьба их не из простых. Я видел, как им бросали деньги из окон, когда на улице держался мороз, а они все равно играли. Это красиво.

– Есть такие вещи, на которые бы ты не обратил внимания, проходя мимо по улице?

– Наверное, нет. Мне все интересно. Особенно люблю на базары ходить. Там все так озвучено, динамично, жизнь, спектакль, интересно наблюдать за людьми.

– Кто из современных художников тебе интересен?

– В Гродно я люблю Ларионова и совсем противоположного ему Лакобу. Казалось бы, они совсем разные, но философия каждого из них по-своему очень интересна, а главное, я вижу в ней добро.

– Как считаешь, белорусы любят искусство?

– Думаю, да. Только вот денег у них мало на то, чтобы его приносить в свой дом.

– А ты никогда не пробовал рисовать такие туманы, как стоят этой осенью в Гродно. Я, как мне кажется, в жизни таких и не помню.

– Было. В начале 90-х такое настроение посещало меня. Но теперь я считаю, что зритель не должен скучать.

– Какую пору года любишь рисовать?

– Осень, еще больше зиму, весну, а вот с летом не помню ни одной картины. Хотя мне очень нравится художник Пластов, который даже запах травы передавал в своих картинах.

– В твоем проспекте написано, что ты выставлялся в Прибалтике, Польше, Германии, Англии...

– Было такое. Это были в основном картины с белорусскими мотивами, правда, как теперь мне кажется, они были немножко грустноватыми. Хотя, в Беларуси очень красивые пейзажи, романтичные.

– Кто были твои учителя?

– Мне кажется, что учитель должен заразить духом творчества, тогда ученик сможет всем овладеть. Это станет потребностью.

У меня были хорошие учителя, когда я учился. С интересом вспоминаю эти времена.

– Кстати, ты учился в Витебске, где когда-то творили Кандинский, Малевич, Шагал. Ты чувствовал там их присутствие?

– К сожалению, не могу так сказать. Я воспитывался на альбомах русской живописи Малявина, Врубеля, Репина. Это мне ближе. Хотя прекрасно было бы в себе соединить все, что тебе каким-то образом по наследству принадлежит: и туман, и яркие цвета.

– Чего бы хотелось больше всего по жизни?

– Спокойно заниматься творчеством, не суетиться, не разрываться, а спокойно двигаться вперед.

– Как считаешь, быть художником – это благодарная миссия?

– Думаю, да. Все, что осталось нам из прошлого – Рим, Греция... – это все сделали художники. Если бы не они, человечество бы ничего не знало. А так – мы все богаты. Разве была бы в России Третьяковка, если бы не художники? Представляешь? Поэтому их миссия прекрасна на земле.

– Как думаешь, что скажут будущие поколения о художниках начала ХХI века?

– Им есть что сказать. Наше время приносит в искусство новые формы, новый взгляд на мир, на жизнь, новую философию. Есть множество молодых талантливых художников, которые оставят свой след в начале ХХI века.

– Расскажи о самом интересном впечатлении за последнее время.

– Трудно сказать. Последние годы нельзя назвать бурными. Ко многому в этой жизни уже готов, поскольку многое знаешь.

– Над чем теперь работаешь?

– Практически на протяжении всего моего творческого пути меня интересует мистика. Я даже выставку свою открывал 13-го – это мое любимое число. Тянет к чему-то космическому, непостижимому.

– Что-то я не видел звезд на твоих картинах.

– Может, появятся еще, чувствую, что приближаюсь к этому.

– У тебя есть какие-нибудь любимые места, где набираешься мыслей и сил для работы?

– Это деревня Барановичи, рядом с которой я живу. Мне нравятся здесь и пейзажи, и то, как люди слушают музыку по старым довоенным приемникам и в магазине разговаривают на польско-белорусской трасянке. Очень живая атмосфера.

Беседовал Михаил КАРНЕВИЧ