Недавно Риду Талипову был вручен специальный диплом «За духовное возрождение в области театрального искусства». Сам он наиболее крупными постановками считает: «Иванов» А.Чехова (театр «Дзея», Минск); «Катерина Ивановна» Л.Андреева (Витебск) с блистательной Светланой Окружной в главной роли; «Вечный Фома» Ф.Достоевского (Гомель), «Чайка» А.П.Чехова (Гомель), «Татьяна» Н.Птушкиной (Гродно) с Еленой Гайдулис, «Ангел мой» В.Малягина (Брянск) – к юбилею Ф.Тютчева; «Король Лир» В.Шекспира (Инсбрук, Австрия).

Сегодня режиссер готовит к выпуску премьерный спектакль на сцене Гродненского драматического театра – «Тартюф» по пьесе Мольера.

Крупным планом – Рид Талипов

– Рид Сергеевич, а хотелось бы иметь свой театр? Ведь в положении «свободного художника» всегда есть нестабильность...

– В эстетическом отношении – да, хотелось бы. Тогда моя и эстетическая платформа, и философская соединились бы в одном пространстве. Но в экономическом смысле... пожалуй, такое положение, как сейчас, более выгодное. И, кроме того, есть более широкие возможности выразить себя. Всегда новые артисты, новая публика, новая сцена – а, значит, есть возможность взглянуть по-новому на себя и на свое творчество. Ответ неоднозначный. Да и то, что я не задумываюсь, как некоторые мои коллеги, идти сегодня в магазин или нет, это тоже, Светлана, немаловажно...

– Вы никогда не пожалели, что выбрали, в конечном итоге, профессию режиссера? Создавать некую иллюзию, эфемерную субстанцию, которая... вот она есть, вот ее нет – казалось бы, несерьезное занятие.... Режиссура – это профессия, призвание, а, может, «болезнь»?

– Я счастлив, что я – театральный режиссер. Эта профессия дарит бессмертие, как бы это ни звучало высокопарно. Она заставляет не стоять на месте. Развиваться постоянно. Сегодня беда многих театров, что работают, как сейчас говорят, «по понятиям». Ну да, все мы – врачи, и себя, и других лечить умеем. Все – экономисты, знаем, как навести в стране порядок. А все артисты «запросто» могут быть режиссерами. Такой дилетантский подход причина многих бед. Ведь режиссура – это уникальная профессия, которая имеет дело непосредственно с живыми людьми. У строителя материал – кирка, раствор, у художника – кисть, краски, а здесь... Живые люди. И каждый со своим мироощущением, характером. И всех надо привести в некое единство. Единомышление. Такое, которое будет интересно зрителю. Потому что режиссер, это еще и искусство «заманивания» людей в театр. Конечно, эта профессия могла бы и без меня обойтись. А вот я без нее не смогу. Пространством мы научились владеть, а вот как преодолеть время? Искусство, как мне кажется, родилось именно как желание остановить время. Точнее, перемещаться во времени.

– А зачем?

– Человека всегда волновало соотношение – вчера, сегодня, завтра. И кто мы в этом соотношении. Театр дает возможность путешествовать во времени. Сейчас мы отправились в эпоху Мольера.

– Что вас в нынешнем театральном процессе радует? А что огорчает?

– Могу говорить только о моем театре. Театре Талипова. Театр – это ведь не только помещение, верно? Я хочу, чтобы в мой театр люди приходили, как на встречу с самим собой. Не развлекаться, а понять свою душу, свои переживания, а, может, даже, получить ответы на решение своих проблем. Мой театр о том, что является «вертикалью» человека – о его душе. Поэтому меня интересуют такие категории, как «любовь», «справедливость», «ненависть», «благородство»... Не хочу заниматься «турецким театром», когда... давайте немножко потанцуем, а сейчас – попоем, а сейчас чего-то поговорим и опять потанцуем. Это мне неинтересно. А этим сейчас, к сожалению, занимаются многие театры.

Я люблю публику. Люблю превращать зрителей в публику. Когда рождается в зале единый организм, который дышит в унисон с артистами, со спектаклем. Так что, радует тот театр, который умеет говорить с человеком. А огорчает тот, который только развлекает.

– Какие артисты вам больше по душе? «Соглашательные», покорно выполняющие режиссерскую задачу или те, у которых «свое» на уме, и это «свое» они активно отстаивают?

– Чем талантливее актер, тем он исполнительнее. Великие артисты всегда нуждаются в режиссере. Это как в оркестре. Представляете, первая скрипка заявит: «Дайте-ка я буду здесь громче играть. Ярче всех». Или в хоре – кому-то вздумается выпятить свой голос. Нет. На то и оркестр, и хор, и спектакль, что все должно быть соразмерно. И этой соразмерностью должен заниматься режиссер. А не актер, как ему вздумается. Конечно, если артист приносит свои предложения, и они в русле спектакля – ради Бога! А вот капризных артистов, которым изначально все не нравится, не люблю.

– Как вы формируете для себя понятие «сверхзадача» – послание зрительному залу?

– Раньше формат воздействия был значительно меньше. Я больше ориентировался на интеллектуальную публику. Сейчас работаю так, чтобы спектакль был, как слоеный пирог, и зритель снимал с него тот слой, который ему интересен. Чтобы и молодому, и зрелому человеку в зале было что получить для себя. В идеале – это спектакли для семейного просмотра. Конечно, для этого нужна и соответствующая драматургия, и хорошая разновозрастная труппа. В вашем театре, кстати, хотелось бы, чтобы была более сильная молодая часть труппы.

– Давайте ближе к предстоящей премьере. Мольер... На мой взгляд, его уже так «перелопатили», что... можно ли сказать еще что-то новое?

– Можно. Мольер – очень живой драматург. И он намного впереди нас. Я поражаюсь уровню его психоанализа, его точности в выстраивании логики поступков персонажей. И это, заметьте, в таком непростом жанре как комедия. Легко, виртуозно и, вместе с тем, мудро. Он... как Моцарт в музыке, как Пушкин в поэзии. Так что, мы к Мольеру только приближаемся. Он – органичен. Он – вертикален. И его время еще не пришло.

– В пьесе все заканчивается благостно. Зло, корысть, ханжество наказаны, благородство и справедливость торжествуют. Как мало в этом жизненной правды. Вы вместе с Мольером упорно не хотите быть реалистами... Или же вы иначе трактуете финал?

– Я этим вопросом живу всю жизнь. Но мой спектакль – это и автор, и я сам. Все дело в том, что людей я люблю не такими, какие они есть, а такими, какими они должны быть. Так и спектакли ставлю. Я всегда ставлю о том, как должно быть.

– В одном из интервью с Эймунтасом Някрошюсом прозвучал его ответ по поводу планов, что у него никогда нет никаких планов. Просто приходит время, когда посещает чувство, что... пора, пора начинать, и тогда что-то выходит. А как у вас насчет планов, театральной мечты?

– Я мечтаю поставить все пьесы Чехова. Хочу ставить Шекспира. «Бурю», например.

– Можно ли как-то коротко сформулировать «стиль Талипова».

– Если коротко, то... речевая культура, пластическая культура и культура переживания. И все это в исследовании сценическими средствами внутреннего мира человека.

– Что для вас, Рид Сергеевич, главное в вашей профессии?

– Репетиции и успех. Моя любовь – репетиция, как возможность докопаться до сути, приблизиться к ней, составить из отдельных частей нечто целое, что будет интересно многим, и... придти к успеху. Наша профессия публична. Она нуждается в успехе. В оценке. В признании. А ведь сколько талантов не состоялось именно потому, что не нашлось никого, кто бы сказал – ты талантлив.

– Так пусть будет успех!

– Я очень на это надеюсь.

Беседовала Светлана КАРМАЗИНА

Фото А.КОСАРСКОГО