Однако, прежде чем погрузиться в легендарную или не в столь темную глубь веков, где Ратшичи, ветвясь, дают Руси дворянские роды Пушкиных, Мусиных-Пушкиных, Бобрищевых-Пушкиных, Мятлевых, Бутурлиных и др., приподнимем пласт рода Жмакиных (по отцовской линии) и заглянем в 19 век, на Украину. Прадед Игоря Константиновича был священником, православного вероисповедания, и вместе с тем прогрессивным человеком; в его семье витал дух разночинца. А вот дедушку знали как нотариуса. Его жена – в девичестве Машинская – придерживалась римско-католического вероисповедания. Правда, слова польского внук от нее так и не услышал, зато запомнился ему украинский говор бабушки.

Ядвига Николаевна питала слабость к революционной мысли, а ее брат Иосиф, юрист, – так и вовсе бунтарь. Он познал и тюрьму, и каторгу, был в эмиграции, знавал Плеханова. За ним закрепилась партийная кличка Львов, он был делегатом второго съезда РСДРП. В работах Ленина можно найти критику в адрес Львова, в конце концов перешедшего в стан меньшевиков. В начале 20-х годов Иосифа пытались посадить, но выручил Дзержинский (в одно время они работали вместе). Дальнейшая деятельность Машинского связана с адвокатской практикой, его прах покоится на московском кладбище.

Профессор Жмакин принял меня, как журналиста, дважды: первый раз на своей кафедре, а спустя день – в рабочем кабинете собственной квартиры. Я чувствовал себя профессионально плохо: меня изначально очаровала – выбила из рабочей колеи – родословная Игоря Константиновича по линии его матери, Елены Михайловны Мусиной-Пушкиной. А до встречи с ним я и вовсе волновался: думал, что встречусь с потомком Александра Сергеевича Пушкина! Многое из жизни поэта я забыл начисто, но был в Михайловском и Тригорском; у могилы Пушкина близ Святогорского монастыря; и в кишиневском домике, где жил поэт; и в его одесской квартире; и в Бахчисарае, у «фонтана слез»; у могилы Натальи Гончаровой в Петербурге; и в Нижегородском крае, с его злато-волшебным Болдино... В этих местах бывал и сам Игорь Константинович. А вообще, он изрядно поколесил по дорогам экс-СССР. Бывал профессор и там, куда моя нога не ступала, – в Сибири и Средней Азии, дышал воздухом Египта и Франции, Марокко и Англии, Испании и Турции, Португалии и Польши...

Так вот, биография Пушкина мной действительно подзабыта. А что осталось? Давняя традиция: всякую ночь – с 31 декабря на 1 января – открывать чтением «Евгения Онегина», а дальше – читать «Бориса Годунова», маленькие трагедии. И лишь потом – книги других авторов... О жизни Пушкина, его творчестве с Игорем Константиновичем мы, в общем-то, не говорили (к моему покою), и все же профессор заново открыл мои глаза на дальнее родство Натальи Гончаровой и ее мужа. И это правда: их родовые ветви переплетались не однажды – Пушкины и на самом деле шли к венцу с Мусиными-Пушкиными. Греха в том не было – лишь игра природы и судеб Ратшичей... Сам же поэт считал Ратши своим пращуром. Тот якобы выехал «из Немец», а по другой версии – древний новгородец. Один из Ратшичей верой и мечом служил Александру Невскому, другой – пал на поле Куликовом и т.д. Много позже Григорий заслужил прозвище «Пушка» – отсюда Пушкины пошли, а кого-то прозвали «Муса», отсюда и Мусины...

Отец Игоря Константиновича прожил долгий век, но за «Воспоминания старого врача и педагога» он взялся позднехонько – на 91-ом витке вокруг солнца. Написал... То был светлый ум, ученый с мировым именем, по его книгам и сегодня учатся. В годы Великой Отечественной войны Константин Николаевич был главным гинекологом Калининского, а затем и 1-го Прибалтийского фронта. А еще раньше – в первую мировую – полковым врачом; послужил он и Красной Армии. Спустя годы Константин Николаевич стал заслуженным врачом Украины под официальным N1 (это особая гордость «старого врача и педагога»). Он двигал вперед науку и преподавал – и в Киеве, и в Москве. А сам когда-то учился в гимназии (вышел с золотой медалью), а потом и на медицинском факультете Киевского университета, кстати, вместе с Михаилом Булгаковым.

На своем первом, военном, фронте полковой врач Константин Жмакин повстречался с медицинской сестрой Еленой Мусиной-Пушкиной. К этому времени она окончила специальные курсы: сердце болело за судьбу отечества, объятого войной. А по полной программе Елена училась во Франции – в университете, по филологическим канонам. Личность эта из иного сословия, другого воспитания, другой культуры и родовых традиций... Однако браки свершаются на небесах. Елена, родом из Петербурга, и Константин, киевлянин, венчались в Петрограде. Октябрьский переворот не стал помехой для регистрации их брака...

Игорь Константинович бережно хранит «Выпись из книги записи браков» своих родителей, как и «Метрическую выпись» о рождении отца своего, другие документы разных лет. Его домашний архив и сегодня полнится. Правда, за написание мемуаров профессор пока не берется; вероятно, пример отца перед глазами... Зато интеллектуальный труд в том же направлении так или иначе продвигается. Вот и выписки сделаны из хорошо иллюстрированного фолианта о роде Мусиных-Пушкиных, изданного во Франции. Сам профессор и переводил: знание французского у него от мамы (кроме того, он знает английский, немецкий, славянские языки)... Он и отца своего неизменно называет папой, по-сыновьи чутко и нежно, словно на коленях сидит... А между тем в июле с.г. Игорю Константиновичу исполнилось 75 лет. Но и неугомонный же – вот и в воскресенье, в ночь, поехал на Х съезд физиологов Беларуси; там ему доверили вести первое заседание (был он делегатом и всех предыдущих съездов).

Игорь Константинович стоял у истоков Гродненского университета; в одно время был его проректором, и около 30 лет возглавлял кафедру нормальной физиологии; и только в прошлом году расстался с чином заведующего. В то время сыну профессора Жмакина доверили кафедру, правда, иной специализации...

Однако вернемся к Елене Михайловне. После революции и гражданской войны она мало работала, если говорить от труде в его рабоче-крестьянском толковании. Она долгие десятилетия верой и правдой служила мужу своему, отдавшему себя науке и преподавательской деятельности. Елена Михайловна была для него стенографисткой и машинисткой, редактором и корректором. А потом, в 70-летнем возрасте, Елена Михайловна изучила английский язык: мужу требовались специальные переводы... И не сбросишь со счетов влияние супруги на Константина Николаевича. Он, человек большой культуры, ценил таланты своей жены, взлелеянные в семье Мусиных-Пушкиных, и сам, благодаря Елене Михайловне, все больше приобщался к литературной классике, к театру, другим искусствам, к практической этике человеческих взаимоотношений. Не оттого ли и сын их – Игорь Константинович – такой «мягкий», интеллигентный человек? Я видел перед собой человека с развитым чувством собственного достоинства, но без высокомерия. Он так мило держит тебя на дистанции, и в то же время притягивает к себе. Такой наставник студента не унизит...

На Руси Мусиных-Пушкиных было много, но далеко не все они возвысились до графского достоинства, как это было с их тремя ветвями при Петре, Екатерине Великой и Павле I. Их кровь «голубела» скорее под влиянием древности рода Ратшичей, российской истории и культуры, чем с августейшего благословения. Но было и другое: семьи плодились, поместья делились, имущество дробилось; такое не проходит бесследно в обществе, где знают цену роскоши, власти, чинам... Сегодня потомки графской «крови» Мусиных-Пушкиных (две графские ветви из трех пресеклись-таки) живут за границей: во Франции, в США, в Австрии, а кто-то в Африке обосновался... С некоторыми из них Игорь Константинович виделся на земле Ярославской, когда там проходила международная научная конференция «А.И. Мусин-Пушкин и его потомки в истории России. Проблемы сохранения рода». А повод был действительно выдающийся – отмечалось 250-летие со дня рождения графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, открывателя «Слова о полку Игореве».

Благодаря Игорю Константиновичу я читал книгу «Мусины-Пушкины в истории России», вобравшую в себя труды научной конференции. Там – в сочетании с рассказами профессора – дивный материал, но вовлекать узнанное и саму книгу в газетную статью – не объять необъятное... А вот горечью своей поделюсь, она вызвана дурным знанием собственных корней. И не только потому, что матушка моя, по профессии медицинская сестра, безвременно ушла из жизни, а отец, врач, больше жил вдали, чем рядом со мной. И жизнь деда, сельского фельдшера (на Украине), которого я знал в детстве, – сплошные загадки. И ничего не знаю о прадеде своем, разве что имя – Василий. И почти ничего о материнском роде...

Что это – недостаток любви к «родным пепелищам», к «отеческим гробам», ирония судьбы или скептицизм в духе «суета сует, все суета»!? В любом случае – горько... Спасибо, профессор: не тени прошлого учат любить древность, свой род – учат живые. Хотя... «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду...»

Вадим ЖУРАВЛЕВ

На фото: профессор И.К. Жмакин