Москва встретила – по погоде. Стоял ноябрь. С поезда, с сумками, мы прямиком направились в метро, поехали гостевать к моей тетушке в ее уютную комнатушку коммунальной (по-моему, других тогда и не было) квартиры. Так поступали практически все провинциалы, приезжавшие в столицу. От чего москвичей "снобило". Ну, как же, почти небожители. Толчея в вагоне подземки схлынула на станции "Таганская". Не сговариваясь, вышли и мы. Интеллигентного вида старушенция робко, мне даже показалось, с надеждой, спросила: "Вам не нужны два билета в театр?" И видя наши вытянувшиеся рожи затараторила: "Возьмите! Дают "Вишнёвый сад"! Премьера! Места хорошие! Билеты достать очень трудно!". Повзвешивав в руках свои, по-дурацки лишние в данной ситуации, сумки, мы в нерешительности задумались. Но как только с криками – "Мне!.. Я беру!.. Дайте мне!..." – на нас даванули со всех сторон, мы решились – идем!

До самого входа в театр нас сопровождала огромная толпа. Над нами незло подшучивали: "Ребята, зачем вам театр? Мы вам – деньги, а вы лучше в кафе сходите. Выпьете, закусите..." Еще бы! Двум провинциальным олухам – повезло! Да, нам повезло! Повезло с большой буквы, так как в самом прогрессивном театре, с самой интеллектуальной труппой была премьера спектакля , поставленного великим Анатолием Эфросом!

Это лучшее, что я видел в жизни! Это Великий спектакль! Высоцкий играл Лопахина. И как играл!

Всего мы посмотрели восемь (!) спектаклей театра. Впечатлений было выше маковки. После представлений я брал у актеров автографы. Актеры были очень доброжелательны. А некоторые, например, Зинаида Славина, меня даже стала узнавать и, кроме простой подписи, делали какие-то зарисовки. У меня были автографы почти всех. За исключением одного – Высоцкого. Он, как оказалось, их никогда и никому не давал.

И вот последний день. Мы попали на "Добрый человек из Сычуани" (в Любимовской интерпретации – Сезуана). Дипломный спектакль, с которого началась "Таганка". Высоцкий играл безработного летчика. Я решил перехватить его у служебного входа и, не досмотрев спектакль до конца, бегом кинулся туда. У подъезда никого не было, только заводилась какая-то иномарка. Она уже тронулась, и я бы на нее так и не обратил внимания, если бы вдруг из двери не выбежала женщина с пакетом. Машина остановилась буквально рядом со мной. Опустилось стекло. И я увидел за рулем Высоцкого! Женщина передала ему пакет, и они, о чем-то переговариваясь, стали смотреть фотографии.

Не стоит говорить, что я чувствовал себя часовым у Мавзолея в момент смены караула – нужно что-то делать, и, притом, умудриться ничего не испортить. Диалог был коротким. Стекло поплыло вверх... Ну, давай! И я – как с вышки в воду, каким-то козлиным голосом: "Владимир Семенович! Автограф можно?" И в ответ знакомо раскатистое: "Я автографов не даю!"

Теперь я понимаю, почему мы его так любили, почему слушали этот голос. Он заставлял "проснуться". Стать самим собой. Он будил задавленное и задушенное чувство собственного достоинства... Не знаю, но что-то во мне щелкнуло, появилась лихость, какая-то удаль. Вызов и желание не оплошать. Мне стало свободно и чертовски весело.

– Володя! Я с Курил приехал! Ребята не поверят! Мне вот так надо!

И я сделал соответствующий жест рукой. Стекло остановилось... Блеснули веселые глаза.

– И много вас – "скурил"?

– Двое!

– А я думал – целый зал. Ну, давай, что там у тебя?

Я нагнулся и протянул программку. И только тогда заметил смеющиеся глаза его спутницы. Эти глаза я помнил еще с "Колдуньи" – их невозможно забыть. Я совершенно опешил и замолчал.

– Держи! – Он протянул мне мой листок. – Привет Курилам!

– Спасибо! – только и выдохнул я.

Легковушка тронулась и, слегка притормозив у тротуара, исчезла в потоке машин.

А.Наумов